Мы въехали в город перед закатом по равнинной дороге и успели перед сном совершить только небольшую прогулку при свете фонарей — около моста (Puente Romano) и Башни минарета (Torre del Alminar). Ну и еще продегустировать традиционное блюдо Кордовы — телятину (ternera) с соусом из вина «Монтилья».
Восхищаться Кордовой мы стали с утра следующего дня и уже не останавливались до отъезда…
Самый эротичный момент в новелле Мериме «Кармен» — это описание кордовского обычая: как только солнце заходит за горизонт, звучит колокол, на берег Гвадалкивира приходят мыться женщины города, а мужчины на противоположной стороне реки напряженно вглядываются в темноту, ничего не в силах четко увидеть и лишь распаляют свое воображение. Вот видите, во все времена Кордова была городом грез.
Но ничего подобного с массовым купанием в Гвадалкивире не могло быть при арабах.
Представьте, в Европе средневековье, над всеми городами запах нечистот и фекалий, а в это время в Кордове только в одной из бань было 150 бассейнов разной температуры. Там курились ароматы, пели певцы, поэты приходил в баню почитать стихи.
В годы расцвета в Кордове было 600 мечетей и столько же минаретов. При дворе раз в месяц устраивались состязания поэтов…
«Кордову пророк допустил погибнуть потому, что она была соперницей рая», — говорили арабские поэты. Но что-то райское осталось в атмосфере города.
«Несмеющиеся уста хуже щели в стене», — говорили арабы. И мы улыбались тому, что видели. Маленькому мальчику с гитарным чехлом за спиной, которого вела мама за ручку. Кипарисам, словно молитвенно сложенные ладони стремящимся в высоту. Ящерице, что выползла на светящуюся вывеску, притянутая светом, как мотыльки. Даже мошкаре, способной жить только над водами Гвадалкивира, и не умеющей преодолевать сухость кварталов. И вообще — щемящей красоте утраченного земного рая.
«Волоском к своей кровати
привяжи меня и знай:
если он и оборвется,
не уйду я даже в рай»
Поэтами не делаются, как не делаются халифами.
Кастильские идальго поставляли кордовским халифам в виде подати 100 красивых христианских девиц ежегодно. Все остальное у халифов было — позолоченный коран, миндаль, апельсины, холодные кувшины из розовой глины…
Потом кастильцы взяли реванш и власть, и что?
Прекрасный город под нынешней Кордовой разрушен африканскими варварами. Но больше всего постарались монахи, говорившие: «Чем красивее дом, построенный маврами, тем скорее его надо уничтожить, потому что ясно: простой человеческой волей таких сооружений воздвигнуть невозможно. Бог неверным помогать бы не стал, значит на них работала бесовская сила».
В Кордове больше всего построек уцелело в мечети и вокруг нее: 93-метровый минарет, превращенный в колокольню, Апельсиновый Дворик, где правоверные совершали омовение, михраб, перед которым паломники делали семь кругов на коленях, арки и колонны числом до девятисот, дворец халифа с садами Алькасара.
Но в каком-то смысле Кордова как была, так и осталась арабским гнездом.
Ведь у готов патио не было, в Иберию его принесли арабы.
Севилья — Сан-Габриэль, Гранада — Сан-Мигель, Кордова — Сан-Рафаэль… Так говорил Лорка.
Однако ни в Севилье, ни в Гранаде для приезжего нет никакого Сан-Габриэля и Сан-Мигеля. А в Кордове св. Рафаэль сопровождает везде — на башне, на колонне, в нише, на постаменте, на середине Римского моста, на картине местного художника в образе женщины…
Даже старинная таверна, где мы дегустировали кордовское (и ламанческое) овощное рагу «писто» (pisto), имела название «Сан-Рафае».
Сан-Габриэль предвещает, Сан-Мигель хранит и заслоняет, Сан-Рафаэль ведет и одаряет.
Кордова, мы чувствовали твою щедрость, но может быть это была щедрость Сан-Рафаэля?
Или это все-таки просто Кордова? Одна на свете.
Journal information